Экскурс в историю
Ирина ПОДОЙНИЦЫНА
Путешествие в Царьград –
Константинополь –
Стамбул и дальше…
Часть 1
Сразу скажу: я отправилась в Стамбул и Турцию в июне 2023 года в поисках исторических параллелей. Кто-то едет за товаром, кто-то – к морю, кто-то – к друзьям. А у меня задача была эксклюзивной – найти русский след в Турции. Но не в архивах, жарким летом это было бы слишком скучно, нет – на улицах, среди людей, в пересечениях и взаимодействиях города, в наслоениях его коммуникаций, в лабиринтах улиц, в неожиданностях встреч. У меня был свой принцип поиска – просто ехать на машине (или на каком-нибудь другом транспорте) и искать по пути нечто знаменательное.
Искать в Турции «русский след» – задача вполне себе реальная. В Турцию всегда, с завидным постоянством отправлялись посланцы нашей огромной страны, кто – с дипломатической миссией, кто проезжал в паломничестве по пути в Иерусалим, кто – искал лучшую долю в эмиграции. Царьград – Константинополь – Стамбул всегда невероятно манил ищущие приключений сердца.
Одним из первых путешественников на «берег турецкий» стал Трифон Коробейников. Он был выходцем из купеческой среды, стал писателем-путешественником, выполнял дипломатические поручения царей Ивана Грозного и Федора Ивановича. В 1593–1594 годах Трифон, по поручению царя Федора Ивановича, отправился в Царьград и Иерусалим, с дипломатической миссией – раздать милостыню в честь рождения дочери царя Федора, Феодосии. Трифон Коробейников остался в истории тем, что написал путевые заметки под названием «Хожение Трифона Коробейникова в Царьград» (тогда говорили «хожение», а не «хождение»).
Я читала «хожения Трифона», они написаны на старославянском. И вот, к примеру, что он сочинил: «Царь град каменной велик на три углы, стоит меж дву морей: Чермнаго и Белаго, кабы на стрелице; а около града 27 верст, на дву стенах у него враты…; пристанище карабелное против болших врат з Белаго моря» (орфография Трифона не изменена). Оказывается, в XVI веке Мраморное море называли Белым. Интересно, что волновало человека XVI века? Трифон с тщательностью описывает достопримечательности Царьграда: «… а на площади стоит столп из червлена багров, велик и высок, а под ним много чюдесных мощей, и вернии людие сказывают, что столп поставил царь Константинь Флавиян, и святых многие мощи под столп тот положил…»; «а против того столпа храм велик во имя Софеи Премудрости божея…». Да, был такой святитель Флавиан Константинопольский. Его мощи были перенесены из Эфеса в Константинополь в Храм Святых Апостолов, а Собор Айя-София, символ «золотого века» Византии до сих пор красуется в самом центре Стамбула. Как видим, далекого путешественника 16 века интересовали, прежде всего, религиозные культы и места, связанные с их отправлением.
Была ведь еще и «Повесть временных лет». В ней имеется знаменитая фраза, много раз цитируемая – «Вещий Олег прибил свой щит на вратах Царьграда», это было в 905-ом году. Здесь, в Царьграде был подписан первый в истории Руси торговый договор. И то, что вещий Олег прибил шит, означает только одно – то, что русские еще вернутся в эти края. И до сих пор россияне активно мигрируют в Турцию, как я сказала выше, с самыми разными целями – и торговыми, и экономическими, и эмигрантскими.
Вспомним героев знаменитой пьесы М.А. Булгакова «Бег», тридцатипятилетних генералов Хлудова и Чарноту. Хлудов заявляет, обращаясь к Чарноте: «Серафима говорила, что этот город (Константинополь) тебе не нравится». В ответ Чарнота пускается в рассуждения, проводя широкие географические параллели: «Я заблуждался. Париж еще хуже. Так, сероватый город… Видел, и Афины, и Марсель… так, пошлые города. Надо же, чтобы и Константинополь кто-нибудь населял». Белые эмигранты вовсю ругали Константинополь: «Душный город!», «Нестерпимый город!», «Тараканьи бега! Позорище русское», «У, клопы! У, Босфор!». И все равно все стремились в Царьград–Константинополь–Стамбул.
Но не будем углубляться в книги, будем углубляться в лабиринты улиц.
Мы прилетели в Стамбул из Питера, примерно в шесть часов вечера, 30 июня 2023-го года. Долго бежали по огромному стамбульскому аэропорту и искали свои чемоданы. Быстро, на ходу проглотили кофе в кафе «Cups and Clouds», которое было весьма уместно в этом пространстве проводов и встреч, облачности и безоблачности неба. Потом мы прыгнули на ходу в аэробус. И, наконец, погрузились расслабленно в суету теплого июньского вечера, который спустился на вечный город. Мы с удовольствием лицезрели из окна Стамбул – в нем догуливали Курбан-байрам. Сразу ощущалась необъятность этого города, мегаполиса без конца и начала. Людей было немереное количество. Они прибывали сюда со всего света, чтобы отметить большой мусульманский праздник.
Мы приехали на съемную квартиру, бросили вещи и. не распаковав их, побежали к Мраморному морю. Надо было успеть до 21.00, до заката – зыбко просматривалась опасность, что поздно вечером к берегу подплывут хищники. Пока мы бежали к морю, я успела выхватить маленькие картинки из турецкой жизни. Уж больно не терпелось мне скорее «сфотографировать» своим внутренним взором турецкую жизнь.
Я обратила внимание, что везде были построены и разукрашены балкончики, даже на первом этаже зданий. Турки сидели и неторопливо ужинали на своих балкончиках. Все было очень разнообразно. На одном балконе стояла плетеная мебель, на другом – матерчатые стульчики, на третьем — качающиеся кресла. Везде имелись мангалы, и все варили кофе в турках или джезвах, что было обязательным элементом стамбульской жизни. «Балкончики на земле» были огорожены белыми лепными колонами.
На одном таком «а-ля балкончике» расположилась большая турецкая семья, они дружно ели смачный арбуз. Один мужчина, член семьи, достаточно больших габаритов не поместился на балконе, он сидел за ним, по ту сторону колон, занимая собой фактически весь проулок, весь проход к морю. Мужчина с удовольствием поглощал кофе, курил кальян и старательно дотягивался до арбуза. По выражению его лица было видно, что он полностью удовлетворен своим времяпровождением, что лучше этого балкона, арбуза и кальяна, собственно, ничего и не может быть на свете.
Мы уткнулись в счастливого гурмана, как в препятствие, он отодвинулся, поняв наши намерения, и все семья усиленно замахала нам руками – приветствовала нас, подбадривала. Они увидели в нас приезжих, и им почему-то очень захотелось, чтоб мы скорее окунулись в живительные воды моря. В Турции мы повсюду ощущали приветливость к приезжим.
И еще сразу бросилось в глаза, что Стамбул – город кошек. Здесь к ним относятся с особой, трепетной любовью. То, что в Турции боготворят этих животных, мы обнаружили сразу, по прилету – хотя бы потому, что сытые толстые кошки валялись возле окошек касс по продаже авиабилетов, на парапете окна таможенной проверки, на коленях у полицейских и др. А позже, в городе я увидела, что кошки лежат на прогретых горячих набережных, на лежаках на пляже, но, что интересно, они могли спокойно спать и в лотке с фруктами, которые продаются, или в магазине, на стопке одежды – и никто их не выгонял. Можно было бы сделать отдельную экскурсию – бродить по Стамбулу и фотографировать, где дремлют кошки. Говорят, в Стамбуле кошки берут за шкирку своих котят и сами относят их к ветеринару. Но это, скорее всего, красивая стамбульская байка.
Воды вечернего Мраморного моря были обволакивающими, бархатными. Бледноватый розовый закат окрашивал горизонт. Черные минареты виднелись вдалеке. Множество лодок, яхт курсировали по воде. Что я в этот момент почувствовала? Сначала мне вспомнилась картина якутской художницы Ирины Мякумяновой «Угол заката»: на ней пересекаются золотисто-пурпурные линии закатного волшебства на небе. Но картина Ирины слишком геометрична, на ней несколько ломающихся, острых линий, а расположение красок в тот вечер на стамбульском небосклоне было слишком мирным.
После минутного ностальгического «провала» в тему Якутии мне пришел на ум Набоков. Правда, он писал не о закате, а о рассвете. Но «действующие лица» его стихотворения были ближе к теме вечера. Стихотворение «Стамбул» юноша Набоков написал накануне своего 20-летия, на несколько дней остановившись в этом великом перевалочном пункте, по пути в европейскую эмиграцию. К слову говоря, на турецкий берег юноша Набоков так и не сошел, Стамбула вблизи не видел, он просидел все время на корабле «Надежда», а потом отбыл на нем в порт Пирей.
Всплывает берег на заре,
Летает ветер благовонный.
Как бы стоит корабль наш сонный,
В огромном круглом янтаре.
Кругами влагу бороздя,
Плеснется стая рыб дремотно.
И это трепет мимолетный,
Как рябь от легкого дождя.
Стамбул из сумрака встает:
Два резко-черных минарета
На смуглом золоте рассвета,
Над озаренным шелком вод.
«Набоковское» настроение не покидало меня первый вечер в Стамбуле: мне было и грустно, и радостно одновременно. И даже ностальгия иногда наплывала, хотя не прошло и дня, как я улетела из России.
На второй день надо было делать дела, некогда было тратить время на грусть, точнее на меланхолию. Мы решили добраться до острова Бююкада, одного из самых красивых из серии Принцевых островов. Острова находились в черте города Стамбула, этот район мегаполиса назывался Адалар. Конечной нашей целью было отыскать на замечательном острове виллу Льва Давидовича Троцкого, одиозного идеолога революции 1917-го года. С этой виллой было связано несколько любопытных баек. Но сначала надо было доехать.
Перед тем, как отправиться в путь, мы поменяли доллары на турецкие лиры. Меняли мы их совершенно необычным образом: подошли к банку, в нашем районе Камбургас, со второго этажа здания, где находился банк, нам спустили на веревочке плетеную корзину. Мы положили туда несколько бумажек долларов. Корзинка величаво поплыла наверх. Потом также плавно, с чувством собственного достоинства спустилась вниз, но уже с лирами. Как писал известный турецкий писатель Памук, это очень по-турецки – пускать туда-сюда корзинку с деньгами.
Потом мы очень долго ехали, потому что Стамбул – огромный необъятный город. Сначала передвигались на такси, в окно были видны море, бухты, минареты. Потом пересели на уютный метробас, это что-то среднее между метро и автобусом, едет по своей колее. Передвигаться на нем безопаснее, чем на другом виде транспорта. История такова: автобус полюбил метрессу, метро-леди и у них родился метробасик, усовершенствованное дите традиционного транспорта огромного мегаполиса.
Потом мы долго тряслись в электричке, остановок двадцать. За это время я, конечно, разглядела столичных жителей – подавляющее большинство из них было одето очень модно, по-европейски. Прибыли на набережную. Людей было, как всегда, предостаточно. И, наконец, отплыли на Принцевы острова, на открытом всем ветрам пароме.
Ничего не скажешь, этот вояж по воде, хотя и был не очень продолжительным (30–40 минут ходу от Стамбула), произвел на меня сильное впечатление. Солнце светило вовсю, очень щедро. Воды Мраморного моря были ярко-голубыми, сверкающими тысячью солнечных бликов. Стамбул медленно отодвигался назад, но он манил издалека небоскребами и дворцами различных эфенди.
Мы решили засесть в баре на пароме, чтобы выпить кофе Kahvesi, который делала пароходная компания, выпускающая в море паромы. На пачке кофе был изображен, конечно, якорь, даже не один якорь, а перехлест двух якорей. По кораблю сновал стюард с подносом, на котором покачивались и позвякивали маленькие турецкие стаканчики с чаем. Мы же купили у торговца с лотка калач с кунжутом, или симит. Это любимая еда турок и съели симит с кофе. Паром минут на пять останавливался у каждого острова (их всего 9 в архипелаге), но нам надо было на последний из них – самый знаменитый и самый большой.
И когда мы приплыли, я почувствовала, что попала прямо в центр, в водоворот фантасмагорий Александра Грина, на остров Гель-Гью. Помните «Бегущую по волнам» нашего великого писателя-романтика?! Позволю себе одну цитату из классика: «…за гаванью плавал золотистый туман – обширный световой слой. Явление это, свойственное лишь большим городам, показалось мне чрезмерным для сравнительно небольшого Гель-Гью. За мысом было нечто вроде желтой зари.
Половина горизонта предстала в блеске иллюминации. В воздухе висела яркая золотая сеть; сверкающие гирлянды, созвездия, огненные розы и шары фонарей были как крупный жемчуг.
Играл не один оркестр, а два, три, может, еще больше. Рейд и гавань были усыпаны шлюпками.
Мы встретили несколько богато разукрашенных шлюпок и паровых катеров, казавшихся веселыми призраками…».
Одним словом, герои Александра Грина приплыли на остров Гель-Гью и попали на безудержный карнавал, в мир изящных масок, необыкновенно красивых людей, огненные извивы струились от набережной к тьме. Признаться, когда я читала Грина, я размышляла про себя: существуют ли на самом деле на свете острова типа Гель-Гью?! Теперь знаю: существуют! Это остров Бююкада в Стамбуле. Когда мы подплыли к острову, мы тоже увидели золотистый туман над зданиями, иллюминацию, услышали громкую музыку, рейд и гавань тоже были усыпаны шлюпками с нарядными людьми. Все пело, вибрировало, танцевало на этом неунывающем острове, все отдавалось радости жизни.
Мы остановились в гостинице Mavi Palace Hotel, на шумной оживленной улочке. Остров утопал в сочной зелени, повсюду росли кустарники с розово-сиреневым цветком под названием бугенвиллия. Родина этого буйноцвета – Бразилия, но на теплой Бююкаде цветок прижился.
Остров состоял из тенистых аллей с большим количеством цветов, шикарных вилл, кафе, по нему передвигались необычные вагончики, напоминающие тук-туки, но на самом деле, это были электромобили. За рулем электромобилей по всему острову восседали только дамы. «Женщин на большие дороги большого Стамбула не пускают, – предположил мой сын. – Поэтому они удовлетворяют свою страсть к управлению транспортным средством только здесь, потому что водить проще».
Мы отправились изучать остров. В центре располагалась небольшая площадь, на ней стояла стела с часами и крутились люди в причудливых одеждах, по бокам у них висели шары, какие-то склянки, цепи – они о чем-то договаривались, что-то продавали. У многих девушек и женщин в волосы были приколоты веночки с цветами – так было принято ходить на Бююкаде.
На площади, по ее бокам примостилось множество сувенирных лавок и магазинчиков. Мы обнаружили на одной из улиц нарядную терракотовую виллу, рядом с которой тоже росла бугенвиллия. Оказалось, это историческое место. Это здание с башней принадлежало богатому человеку Левису Миззи. Он был фанатичным астрономом, заточал себя в этой башенке и часами наблюдал за звездами в телескоп. Некоторые над ним подсмеивались: мол, к чему это бесполезное занятие?!. Но как-то в гости к Левису из Константинополя приехал молодой грек – Евгениус Андониадис (это было в конце ХIX в.). Именно в этом доме, в обсерватории, созданной Левисом Миззи, Евгениус обнаружил кратеры на красной планете Марс. Позже Евгениус работал в Британии, Париже, основал Британскую астрономическую ассоциацию, был награжден Орденом Почетного легиона, его именем назвали кратеры на Марсе и Луне.
Полюбовавшись на терракотовую обсерваторию, мы отправились дальше искать виллу Троцкого, по пути заглянув в рыбный ресторан. В ресторане, кстати, все пили и курили, причем, женщины-турчанки курили и пили даже больше, чем мужчины. Рыбных ресторанов, бродячих котов, вилл, торговых лавочек и гуляющих парочек на Бююкаде было в изобилии. В этой толчее и водовороте впечатлений мы пока не находили виллу деятеля нашей революции.
Устав бродить по улицам, мы решили сесть на электромобиль и вернуться в гостиницу. Сесть на электромобиль оказалось не так просто, все они были переполнены. Когда же мы все-таки умудрились погрузиться в это экзотическое транспортное средство, я обнаружила, что вести его было очень трудно – правил дорожного движения не существовало, мешали велосипедисты и самокаты, коты и праздношатающиеся индивиды – эти «веселые призраки» постоянно попадались по пути, возникали откуда-то из-за угла. Я видела, что женщина, которая сидела за рулем, вела электромобиль в большом напряжении.
Ночь в гостинице прошла ужасно – мало того, что отовсюду неслась громкая музыка, кто-то бил в барабаны в режиме нон-стоп и громко кричал, плюс еще всю ночь горланили бакланы и рьяно дрались с местными курицами. Все это сумасшествие прекратилось только на «желтой заре». «Слава Богу, наконец-то все стихло, – подумала я в полусне. – Наверное, каждый из жителей острова подошел и ударил в барабан, а бакланы, наконец, перегрызли горло всем курам на острове». Я совершенно не выспалась и утром спустилась пить кофе в помятом виде.
Днем мы отдохнули на пляже Blue Beach. Билет на одного человека для прохода на пляж стоил примерно 1 тысячу лир. На пляже стояли ярко-желтые грибки и лежаки, и между лежаками гордо, как ни в чем ни бывало, разгуливал толстый баклан с ярко-желтым клювом и желтыми ластами на ногах. По цветовой гамме он полностью соответствовал пляжу, казалось даже, что баклан специально «надел» такой клюв и такие ласты, чтоб его пустили на Blue Beach. Милая птица была совсем не похожа на ночную скандальную чайку, правда, она постоянно крала у отдыхающих чипсы.
На пляже было оборудовано две купалки: детская и взрослая. В детской купалке плавали медузы, а во взрослой почему-то были довольно большие волны. Я покаталась в детской купалке на качелях, они стояли прямо в воде, ногами я врезалась в теплые струи. Официант из бара принес нам на лежаки кофе в красивой фарфоровой чашечке, фишка ее была в том, что на ней была роспись Ататюрка, отца всех турок.
Но виллу Льва Давидовича Троцкого мы все-таки нашли. Мы обнаружили ее посередине острова, в тихом переулочке, впрочем, недалеко от моря. Она была полуразвалившейся, мало презентабельной внешне, огороженной каменным забором и еще какой-то проволокой. Интересно, что в районе виллы сидели на корточках, лежали на траве, бродили туда-сюда со смартфонами в руках примерно человек десять. Возможно, они охраняли виллу. Или – подзаряжались от нее энергией?!
Сначала я стала разглядывать резиденцию – от нее почти ничего не осталось. Казалось, подует сильный ветер – и сразу снесет этот дом с лица земли. В Интернете пишут, что вилла сегодня выглядит как «совсем ушатанная». А ведь когда-то, в начале ХХ века это был особняк в стиле английской замковой архитектуры, с декоративными башенками с зубцами, стрельчатыми окнами, просторными террасами, сегодня же это просто руины. Почему же столько лет виллу никто не ремонтировал? Это остается загадкой, которую мы усиленно пытались разгадать в наш короткий приезд на остров.
Лев Троцкий (он же Леон Седов) с женой Натальей Седовой и сыном Львом прибыл в Стамбул на теплоходе «Ильич», 22 февраля 1929-го года. Он прожил на живописном острове четыре года. Именно здесь, на Бююкаде Троцкий написал книги «Перманентная революция» и «История русской революции». В своем турецком пристанище он чувствовал себя хорошо – в доме было 18 комнат, 5 ванных, большая библиотека с архивами.
Революционер ловил омаров, рыбачил. Он оставил записки о Бююкаде: «Это остров покоя и забвения. Мировая жизнь доходит сюда с запозданием и в приглушенном виде. Ослиный крик успокоительно действует на нервы. За 53 месяца на острове я близко сошелся с Мраморным морем при помощи незаменимого наставника – молодого греческого рыбака Хараламбоса. «Дениз» – говорит Хараламбос. «Дениз» значит «море», и это слово звучит как «судьба». Мы объясняемся с ним на новом языке, сложившемся из турецких, греческих, русских и французских слов».
Правда, за одиозным политическим изгнанником все равно следили и наблюдали, но жил революционер в турецкий период своей эмиграции относительно спокойно (не считая пожара на вилле). Троцкие покинули остров 14 ноября 1933-го года и переехали во Францию. С тех пор на вилле никто никогда не проживал.
Теперь о странных, на первый взгляд, туристах, которых мы увидели в ареале виллы в день нашего прихода. Я разговорилась с ними. Кто-то из них прибыл на Бююкаду из Москвы и Санкт-Петербурга, кто-то – из Центральной России, были люди с Узбекистана и с Туркмении. Все они были так или иначе связаны с Россией, с СССР. Иностранцев среди «паломников» обнаружено не было. Я называла всех соотечественниками. Я так и спросила их:
– Соотечественники, почему вы сюда пришли? Что вам здесь надо?
– Ну, как же? – удивленно переспросили они. – Это же наша история… Мы же все вышли из СССР! Вот смотрим, думаем…
А теперь о городских легендах. Говорят, долгие годы шла вялотекущая нескончаемая тяжба между посольством РФ и многочисленными потомками турецкого сторожа, когда-то охранявшего виллу, еще при Троцком, тяжба шла за участок земли и за собственность на виллу. Чем тяжба закончилась – никто не сообщает. А, может, она и до сих пор продолжается. Говорят еще, что виллу давно перекупил загадочный олигарх. Сначала некто приобрел виллу за два миллиона евро, а потом «этот самый загадочный олигарх» перекупил виллу за пять миллионов евро. Цена немыслима, учитывая текущее «ушатанное» состояние объекта. Имя олигарха держится в секрете.
Каким бы противоречивым человеком ни был Лев Троцкий, но как исторический персонаж он достоин увековечивания памяти. Это я о том, что на его бывшей вилле могли бы создать музей, как это сделали в доме политика в Мехико. Но в Мехико постарался внук Троцкого Эстебан Волков, один из самых преданных последователей деда-революционера, а здесь, на Бююкаде никого из круга Троцкого, наверное, не осталось. Мэрия острова и всякие там культурные фонды стали перекладывать обязанности сделать музей друг на друга, оправдывая собственную нерасторопность тем, что виллой «кто-то владеет, какой-то мистер Х, нельзя вмешиваться в дела частной собственности».
У дома Троцкого я загрустила. Мне пришла в голову мысль, что все когда-нибудь кончается и может превратиться в руины, даже самая мощная и изысканная идея может превратиться в руины. Срочно нужно было выпить крепкий кофе, чтоб привести нервы в порядок. В прокуренные рыбные рестораны заходить не хотелось, мне неприятны стали сытость и равнодушие случайных гостей острова. Хотелось чего-то более романтичного. «Думаю, здесь нет изысканных мест общепита», – предположил мой сын. Но он ошибся. С Бэллой, его девушкой, мы заприметили издалека одно нестандартное кафе, мы увидели в нем много картин. Кафе было на улице, оно было укрыто кронами деревьев и цветов. Времени до отправления парома оставалось примерно час, и мы заглянули на огонек.
Кафе называлось «Filsanatalan» и переводится это так – «Арт-пространство слона Фила». Это было, действительно, арт-пространство. На улице рядом со столиками была устроена арт-галерея, полутени от деревьев ложились на картины, солнечные блики скользили по холстам. Здесь я впервые в жизни увидела великолепные репродукции картин Деврима Эрбиля и восхитилась. Передо мной предстали Голубой Стамбул и Красный Стамбул, Красный Золотой Рог и желтый Собор Святой Софии. Признаться, я и представить себе не могла, чтоб вот так, в таких красках и со столькими мельчайшими деталями можно было изобразить мегаполис. Это был абстракционистский гимн мегаполису. Заметив мое искреннее воодушевление, хозяйка дома, турчанка быстро заговорила на английском:
– Да, да, это наш любимый художник! – сообщила она и начертала на бумажке «Devrim Erbil», бумажку она положила перед нами на стол. – О-о! Он сам придумал такой насыщенный красный цвет! Он сам его разводит, готовит. Никто, кроме него, так не рисует Стамбул – каждый дом, каждый дворик, каждое дерево. Он не выходит из дома и рисует все по памяти… Во всем мире нет такого художника, – заключила хозяйка кафе, переполненная гордостью за соотечественника.
Действительно, Деврим Эрбиль сегодня есть number one в турецком изящном искусстве, в живописи абстракционизма. Это я поняла чуть позже, изучив специальную литературу о художнике, уже дома, на квартире в Стамбуле. Я узнала, что Деврим изображает ландшафты – моря, города, заливы – как если бы на них смотрели с высоты, он тщательно, с ювелирной точностью выписывает улицы, переулки и дома.
Эрбиль выступает Памуком в живописи, а Памук является Эрбилем в литературе – оба обожают меланхоличный Стамбул, его физиологию, «внутренности», настроение. Памук филигранно вычерчивает судьбы простых людей, населяющих улицы Стамбула, а Эрбиль рисует тонкие узоры этих самых улиц на своих полотнах. Рисует маслом на холсте, на гобеленах, на керамике, представляет любимый город в пересечениях геометрических абстракций. А Ферзан Озпетек, снявший «Красный Стамбул» – это и Памук, и Эрбиль, вместе взятые, в арт-хаусном турецко-итальянском кинематографе, в медленном интеллектуальном арт-хаусе. Почему у Озпетека Стамбул тоже красный? Потому что это – эмоции, страсти, которые кипят в колоритном городе, на границе Азии и Европы, это красный накал болезненной любви – к Босфору, к Стамбулу, к какому-то человеку.
Тогда, в Турции, на Бююкаде я увидела творения Дервима Эрбиля впервые, и меня впечатлило это знакомство. Хозяйка кафе показала репродукции Эрбиля из своей коллекции, а потом провела в великолепную библиотеку – оказывается, был еще и второй зал кафе, в теплом доме, там гости собирались в непогоду. В библиотеке было собрано немало книг о России – как русских, так и иностранных авторов.
Хозяйка готова была рассказать нам о культурных мероприятиях, встречах и концертах, которые проходят в арт-пространстве, но мы очень торопились на паром, до которого надо было еще добежать. Мы быстро пожали руки креативным трактирщикам и дрессировщикам «слона Фила» (имеются в виду дизайнеры бренда «слона Фила») и нырнули в карнавальную толпу острова. Острова, который прославили в свое время наши князь Голицын и Лев Троцкий.
***
Мы отдохнули несколько дней в раскаленном от солнца Стамбуле, на съемной квартире, и нас снова неудержимо потянуло в путь – искать «русский след» на просторах Турции. Мы сняли маленький синий «Рено» и отправились по такому маршруту: Стамбул – Галлиполи (Гелибалу) – Айвалык – Измир – Эфес – Сельчук – Бурса – Стамбул.
Вначале мы заехали в район Silivri, это самый край Стамбула, задворки мегаполиса. Здесь Стамбул как бы обрывается, начинаются пригороды, в которые входят маленькие городки-саттелиты. Silivri, знаменит тем, что здесь селилась гольная нищета из деревень, они строили гедже-кодуны – лачуги из веток деревьев, картона, коробок и др. В Silivri, расположена самая большая в Европе тюрьма. Еще бы – в нищих районах всегда был высок градус преступности. Но сейчас здесь налепили столько цветных домиков и отелей, что криминальный дух этих мест почти не ощущаем, он ушел куда-то в глубокий подтекст. Мы заехали на автозаправку и залили в бак бензина на 1 тысячу лир, ведь впереди был длинный путь.
Автозаправки в Турции – это отдельная песня. Они повсюду красивые. Обязательно есть кафе, фастфуд, хороший кофе. Есть диванчики, где можно отдохнуть, и туалеты. Продаются хорошие сувениры, причем, выбор может быть даже изысканным. У меня всегда повышалось настроение, когда мы заезжали на автозаправки. А вот на автомагистралях настроение, напротив, портилось, становилось напряженным – водят в Турции как попало, такое ощущение, что правил дорожного движения вообще нет.
Итак, мы выбрались, наконец, из Стамбула. Море закончилось, начались поля, просторы. В каком-то мелком городишке я увидела памятник Ататюрку. Эти памятники стоят повсюду, фактически в каждом районе Стамбула и в каждом городе Турции. А прямо рядом с трассой в этом городишке возвышалась огромная надувная баба, она призывно болтала надувной рукой, и на ней было написано веселыми цветными буквами – «Русские блины».
– Ну, вот, мы и нашли русский след, давайте заедем в блинную, – предложила я.
– Да, какая блинная, мы же только из дома, только поели кофтёси (маленькие турецкие котлетки), – ответили мне мои спутники.
И мы продолжили путь дальше, в начинающемся спасительном дожде. Через три часа мы прибыли в Гелиболу, бывший Галлиполи, который в первые минуты показался мне провинциальным и скучным, но вскорости я поняла, что это совсем не так. Мы сидели в центре Гелиболу, посередине пыльной площади, на которой стоял памятник Газе Паша, турецкому деятелю XIV века, и поглощали национальную еду.
Турки громко кричали на дороге, жестикулировали, разбираясь, кто кому должен уступить дорогу – мотоцикл автомобилю, или – наоборот, но в любом случае правил они, как я сказала выше, не знали. Все решалось по такому принципу – кто понаглее, тот и ехал первым.
– Этот город знаменит тем, что здесь делают консервированные сардины, – сообщил с хитроватой улыбкой мой сын.
– И всё что ли? – расстроилась я. – Зачем же мы заехали в эту «турецкую дыру»?
– Да я пошутил, – признался сын, который не смог долго держать интригу. – На самом деле это историческое место – здесь квартировалась вся Белая Гвардия, здесь было ее, так называемое, Галлиполийское сидение. Сейчас закусим и будем искать места, связанные с аргонавтами Белой мечты, то есть с нашими русскими белыми офицерами, которые скрывались здесь от большевиков… Да, еще эти места связаны с Черчиллем, с его депрессией, здесь он здорово «обломился» или «обнулился», – загадочно добавил сын.
Мы закусили, сели в Рено и поехали дальше, на кладбище – искать могилы офицеров и памятники белогвардейцам, которые, по логике, должны были иметься в Галлиполи. Местные указали нам на высокий холм, сказали, что и могилы, и памятники «где-то там», все русские путешественники всегда едут «куда-то туда, наверх». Наша машина кружила по заковыристым дорогам, поднимаясь наверх холма.
Это был район скромных четырех- и пятиэтажных каменных домов, какие-то пустыри с серо-коричневой травой. Но сверху вид на просторы Мраморного моря был впечатляющим и романтичным. На самой верхушке холма мы обнаружили оригинальный памятник – это ступенчатая пирамида светло-кремового цвета с православным крестом наверху. На памятнике – табличка «1-й корпус Русской Армии. Своим братьям-воинам, в борьбе за честь Родины, нашедшим вечный покой на чужбине в 1920–1921 г. и в 1854–1855 г. и памяти своих предков-запорожцев».
Двуглавый орел державно парил наверху на этой табличке. Настоящие морские чайки сидели на уступах-ступеньках пирамиды. Места красивые, вольготные, рядом – жемчужные просторы моря, теплый ветер приятно ласкает кожу. Но для офицеров это была жестокая чужбина, всего лишь чужбина. Их мало радовала эта красота. Унизительная и больная история их вынужденной эмиграции не вписывалась в эту красоту.
Итак, что же такое Галлиполийское сидение? Начнем с того, что белогвардейцев выгнали с России. Они отбыли в изгнание на 126 кораблях, последний рейс по волнам в полную неизвестность и без обратного билета состоялся в ноябре 1920-го года. Пишут, что люди свисали с мачт гроздьями, особенно на том последнем, знаменитом теплоходе из Севастополя.
Белогвардейцы прибыли в порт Мода в Стамбуле, а оттуда их направили в город Галлиполи – тогда это была греческая территория. Остатки армии генерала Кутепова поселились здесь, ожидая, что ситуация изменится к лучшему и они снова вернутся в Россию. Сидели в буквальном смысле слова «на чемоданах» – думали, вот-вот им разрешат вернуться домой. Говорят, что армию хотели распустить, разоружить, но Кутепов и Врангель во что бы то ни стало хотели сохранить свой военный корпус – а вдруг еще пригодятся России, а вдруг еще придется воевать за «белую» мечту?! Они решили держаться друг друга и жить одним лагерем.
Уникальность первой волны массовой эмиграции из России состояла в том, что уехало почти 3 миллиона человек. Первую волну эмиграции окрестили «белой», придали ей особое содержание и наполнение. Писали о том, что заграницу уезжали «аристократы духа», эстеты и интеллигенты, которые переживали за судьбу родины, строчили в эмиграции философские трактаты и красиво, эпически страдали. Якобы все они были горячими идейными противниками большевиков. Но на самом деле, среди укативших за рубеж было немало эсеров, которые не были антагонистами «красных», было также немало гражданских, простых людей, не принимавших участия в политических битвах. Элита и аристократы составляли совсем небольшую прослойку «отчаливших» на другие берега.
Мы размышляли о запутанных судьбах героев первой волны эмиграции, прогуливаясь вокруг «египетской пирамиды» памятника, а затем зашли в маленький прохладный музейчик и стали разглядывать фотографии, чтобы составить для себя «портрет» Галлиполийского сидения Белой Армии. Вот мы увидели перед собой парад белых офицеров на плацу, к которому они явно тщательно готовились. Опальным белогвардейцам надо было показать свою выправку и стать для греков. Для них было делом чести оставаться в изгнании в хорошей военной форме.
Вот на пожелтевшем фото генерал Петр Врангель приезжает к эмигрантам-офицерам, чтоб подбодрить их. Петр Николаевич Врангель жил на яхте «Лукулл», на Босфоре, но в Галлиполи к своим подчиненным наведывался регулярно. А затем в войсках появляется супруга генерала, баронесса О. Врангель. На фото супруга Врангеля в белой шляпке-панамке, тонкая, изящная шествует через строй офицеров. Они смотрят на нее подобострастно. На фото видим лагерь офицеров и площадь в центре, на которой цветами выложен двуглавый орел, символ империи.
Прижились ли белые офицеры в Галлиполи? На этот вопрос не существует однозначного ответа. С одной стороны, работы в Галлиполи не было, и это, конечно, действовало угнетающе. Офицеры перебивались мелкими заработками – например, собирали на берегу моря деревяшки и продавали их на рынке. Охотились на черепах и варили из них суп.
С другой же стороны, русские всячески старались приспособиться на новом месте. Им не хотелось жить в капсуле своих интересов и демонстрировать высокомерие, им хотелось принимать участие в жизни города, где они волею судьбы оказались. К моменту их приезда в Галлиполи, этот небольшой провинциальный городок погрузился в руины, был почти разрушен – таким он стал после знаменитой Дарданелльской операции и боев Первой Мировой войны. Белые офицеры из 1-го корпуса генерала Александра Кутепова стали работать на восстановлении городских кварталов, помогали местным.
Особая страница в захватывающей саге про русскую эмиграцию – это открытие русских ресторанов. Вот уж тут наши соотечественники постарались! Не жалели на это денег и сил. В ресторанах было хорошее меню, приятная атмосфера, выступали с романсами заезжие звезды эмигрантского мира – Александр Вертинский, Надежда Плевицкая, Федор Шаляпин.
Вспомним, как об этом писал Ремарк, который захаживал в русские рестораны в Берлине: «Ночной клуб оказался одним из типичных заведений, которым управляют русские белоэмигранты. После революции 1917-го года их повсюду в Европе великое множество: от Берлина до Лиссабона. Повсюду те же официанты, в прошлом аристократы; те же хоры из гвардейских офицеров, те же высокие цены и то же меланхолическое настроение».
Белые офицеры построили в своем галлиполийском лагере театр, в котором можно было разместить около 2 тысяч зрителей. Они поставили 80 спектаклей: Чехов, Гоголь, Толстой. Местные жители с удовольствием посещали спектакли. По фото в музее видим, что был организован и детский театр для детей офицеров, действовала гимназия, названная именем П. Врангеля. Все офицеры ходили в греческую церковь, которая тоже была православной, молились за судьбу России, которая, по их мнению, оказалась в руках Антихриста.
Есть фото, на котором генерал Кутепов закладывает этот памятник – пирамиду с крестом. Памятник открыли 16 июля 1921-го года. Офицеры в белой форме отдавали честь. Лица их были очень счастливыми и просветленными. Белогвардейцы, наверное, чувствовали, что этот памятник намного переживет их самих и расскажет правдивую историю их жизни для потомков. И, действительно, прошло уже сто лет, а памятник в честь Белой гвардии до сих пор привлекает общественное внимание. Тогда, в 20-ые годы ХХ века возле пирамиды прогуливался часовой. Сегодня ее никто не охраняет.
Одна фотография в числе многих пафосных фото в высокогорном, пустом и патриотичном музее нас очень огорчила – это было фото офицерского общежития в Галлиполи – двухэтажная покосившаяся деревянная лачуга, ветхая, страшная. И это после хором, которые имели офицеры в России?! Тут, конечно, и Михаил Булгаков вспоминается, его знаменитый «Бег» – там тоже молодые генералы выживали в грязных пригородах Стамбула и приходили от нечего делать развлечься на тараканьи бега, которые устраивали в лачугах.
Одна треть офицеров и их семей проживала в убогих домишках в центре Галлиполи, а другие две трети построили себе в чистом голом поле большой палаточный город. Зимой дули жестокие Норд-Осты с моря, жить в голом поле было тяжело. Все думали: «ну ладно, вот-вот позовут обратно в Россию», но это «вот-вот» никак не сбывалось. Потом пришлось строить дома из камня и глины и обосновываться в греческом городе у моря уже более основательно. Так и прожили изгнанники в этих местах 1,5 года. Маршировали по плацу, молились в православных церквах, ставили спектакли. Кутепов никого не пускал служить к Ататюрку, он делал все, чтоб сохранить русскую армию.
В мае 1923-го года Белая Армия вынуждена была перебраться из Галлиполи на Балканы, в Сербию. В Сербии военных встретили максимально дружелюбно. Часть белогвардейцев устроилась в Белграде, часть – в Дубровниках, а Врангель поселился в маленьком городке со смешным названием Сремски-Карловцы. Когда в Галлиполи офицеры столкнулись с безденежьем и безработицей, Врангель содержал всю армию, можно сказать, из своего кармана. «Черный барон» прихватил с собой из Петербурга ссудную казну – 8 вагонов серебра, которые продал как серебряный лом. Но в Сербии у бывших военных, наконец, появилась работа – надо было строить мосты, тоннели, дороги. И они взялись за дело со всем рвением души. В Белграде построили Русский Дом, который до сих пор работает.
В прохладном музее на высоком холме в Галлиполи мы, трое путешественников из России полностью прониклись сложными чувствами тоски, ностальгии, патриотизма и даже безнадежности, разглядывая экспонаты – старые фотографии, иконы, герб «Союза потомков Галлиполийцев», на котором изображены памятник-курган, Андреевский флаг и флаг Российской Федерации.
В музее также хранились экспонаты в честь 90-летия исхода Русской Армии, Русского флота, верных сынов Отечества из Севастополя в 1920 году. Да, уточню по поводу «безнадежности» – это была не наша «безнадежность». Мы прониклись невыносимой тоской и чувствами безысходности тех, кто не смог вернуться на Родину из своих скитаний, кто нашел упокой на курганах чужбины.
Немного посидев на серо-коричневой траве на высоком холме и полюбовавшись на аквамариновые просторы моря, мы решили сесть в Рено и рвануть дальше. Сначала подумали: «А не поискать ли нам школу баронессы Врангель, она ведь сохранилась в первозданности где-то на улочках этого городка?!». Но было жарко и очень хотелось к морю. К тому же меня заботили депрессия и «обнуление» Уинстона Черчилля, которые тоже случились в Галлиполи-Гелиболу – и я хотела узнать об этом подробнее.
Мы приехали на набережную и в порт Галлиполи. Здесь была совсем другая атмосфера, счастье и беззаботность жизни били через край. Сначала мы увидели маленький игрушечный портишко, совсем крошечную гавань с белыми лодками и остатки когда-то величественной крепости, на которой развевался теперь турецкий флаг. Крепость была, скорее всего, греческой, это было воспоминание в камне о былом величии Греции в этих местах. Потом мы пошли прогуливаться по набережной, увидели множество кафе, прилепленных друг к другу и, наконец, узрели большой просторный залив и вдалеке – новомодный мост, висящий над морскими волнами, над Дарданеллами.
– Давайте выпьем кофе где-нибудь здесь, – предложил сын. – С видом на этот синий-синий залив… Мы будем пить кофе на обломках самой мощной в мире английской эскадры. Думаю, где-то здесь затонули несколько кораблей английского флота. А тот мост вдалеке – мы еще по нему проедем – назван в честь исторических событий, происшедших здесь – это мост 1915-го года. Мост из Европы в Азию, через Дарданеллы.
Мы примостились за столиками, заказали кофе, и сын стал рассказывать, что он вычитал в книге про Черчилля «Никогда не сдавайтесь», которую я когда-то подарила ему, не подозревая о том, что мы окажемся в местах, описанных в ней.
– Ну, так вот, – поведал Иван. – В Первой Мировой войне Турция была на стороне Германии и представляла угрозу для России. Черчилль знал, что берега узкого пролива Дарданеллы оснащены мощными фортификационными сооружениями, что делало их фактически неприступными, но все равно он был уверен в непобедимости английской армии и английского флота, – рассказывал сын о страстях столетней давности, о великих исторических событиях. – С конца 1914-го года. Военный Совет обсуждал Дарданелльскую операцию 15 раз. Хотели сделать совместную вылазку для армии и флота. Общая сумятица мнений захватила буквально всех. Морская операция Великобритании уже шла своим ходом, а Военный Совет так и не смог определить, отправлять ли морякам на подмогу сухопутную дивизию. Вначале вроде все шло хорошо – но после потери одного французского броненосца и трех английских контр-адмирал Де Робек приказал прекратить наступление. Это было постыдное поражение. Первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль призывал к продолжению атак, выслал на подкрепление 4 корабля. В Константинополе считали атаки британцев неизбежностью, но Де Робек утратил веру в победу, он внутренне и внешне сдался. Великолепный шанс был упущен. Британцы с позором отступили. Турки бурно праздновали победу – ведь им удалось разбить самый сильный флот в мире. На Дарданелльской операции произошло возвышение Ататюрка.
– А что же Черчилль? – с интересом спросила я. – Почему же он «обнулился»? Ведь вроде он старался победить…
– Старался, но не победил, -–ответил сын. – Его сняли с поста Первого лорда Адмиралтейства, обвинили в авантюризме. Черчилль стал пить виски, не выпускал изо рта сигару, прекратил всякое общение с людьми и занялся живописью. Обнулился. Но потом он пришел в себя и вернулся в Правительство Великобритании. Все равно он был сильным человеком, умел и проигрывать, и побеждать, хотя Дарданеллами его попрекали всю жизнь.
В легкой дымке тумана виднелся вдалеке мост 1915-го года – напоминание о победе турков, которые никому не отдали свой пролив. Люди в многочисленных кафе под сенью деревьев, одетые ярко, празднично, синий-синий залив, скользящие по воде светящиеся белые лодки напоминали скорее беспечный Гель-Гью, чем город с трудной судьбой. Город, который вынес немало боев и долгое время был темно-коричневым и мрачным от большого количества наводнивших его военных-эмигрантов. Сегодня в самом Гелиболу (Галлиполи) почти ничего не позволяет провести параллели с прошлым – кроме, разве что, памятника-кургана, который мы посетили.
***
Далее наш маршрут пролегал так. Мы проехали г. Чанаккале. Чанаккале знаменит тем, что в центре города возвышается Троянский конь, подаренный Турции Голливудом. Часть историков утверждает, что именно в этом месте ступала нога неутомимого Генриха Шлимана, и здесь была открыта Троя. Но наш блогер В.Коровин, изучивший исторические подтексты этого вопроса, с данными выводами не согласен. Он считает музей Троя под открытым небом, в Чанаккале коммерческим проектом, якобы настоящая Троя дислоцируется в г. Бергама.
Нам было некогда разбираться в этом вопросе, мы оставили его «на потом». Мы даже не стали подъезжать к Троянскому коню (а вдруг это все-таки не Троя), а зарулили в кофейню на автозаправку «Петрополис», на выезде из города. С летнего видового кафе были видны серебристые воды пролива Дарданеллы и вдалеке, уже в Эгейском море – остров и на нем огромный памятник в форме двух букв П. Мы восхитились монументальностью скульптуры высотой в 41 метр. Это Мемориал мученикам. На этих огромных колоннах-стелах начертаны имена 60 тысяч погибших во время Первой Мировой войны, во время сражения за пролив Дарданеллы.
Поздним-поздним вечером по тоннелю «Троя» мы въехали в загадочный город – отели, пальмы, море. Ласковый жаркий ветер приветствовал нас, осторожно проникая в открытые окна машины. «Летает ветер благовонный», как сказал поэт. Людей на ухоженных цветущих улицах почти не было. Обычно на курортах в такое время суток, напротив, гуляют толпы отдыхающих, а здесь – нет.
Почти полупустой морской город состоял из роскошных зданий со светящейся рекламой. Двери в пустые бары были открыты, из них лился неоновый свет. Одинокие бармены махали нам руками. По городу бродили холеные толстые кошки. Этот город словно жил сам для себя, наслаждаясь собственной красотой, и совсем не стремился к тому, чтоб его наводнили туристы.
Город-призрак в ночи был погружен в мифический туман, который наплывал, наверное, с моря. Об этом городе не было упоминаний ни на карте, ни в 2ГИС, ни в Википедии. Ребята в магазинах и на автозаправках на наш вопрос, что это за город, разводили руками и заявляли, что не понимают нас, не знают ни английского, ни русского.
Я предлагала своим попутчикам остаться в этих местах и все же разобраться, что это за населенный пункт, что здесь происходит, но мы спешили дальше. Я подумала о том, что надо будет сюда непременно вернуться… И, конечно, я понимала, что вряд ли вообще когда-нибудь найду этот город без названия, и что я сюда никогда не вернусь.
Ночью мы прибыли в г. Айвалык. Лучше не путешествуйте по Турции ночью! Город Айвалык был холмистым, весь целиком состоял из узких улочек, мотоциклы курсировали туда-сюда, с трудом разъезжаясь друг с другом, идти по брусчатке было очень тяжело. Мало того, что здесь был бешеный и неожиданный трафик, плюс из-за каждого угла прямо на нас выныривали веселые банды подростков, поигрывая какими-то цепями. «Неужели в этом городе есть хотя бы один приличный отель? – вопрошал мой сын. – Это какой-то Багдад, какая-то Хургада… Это Сайсары, 17-й квартал! – возмущался сын, силясь разглядеть в темноте таблички со словом Hotel. – Какие-то гетто. Куда мы попали?»
Утром, когда мы проснулись в уютном бутик-отеле, который все-таки нашли, солнце заливало все кругом желтым светом и мы увидели перед собой славный город, поднимающийся домами-саклями наверх, в горы. Мы с удовольствием прошлись по заковыристым узким улочкам, которые солнечным утром показались нам весьма симпатичными. Ни мотоциклов, ни нагловатых подростков нам не попалось на пути – они нам приснились. Зато мы увидели мини-барбекю прямо в стене, крошечные кафе, гест-хаузы, нарядные мечети, много зелени, множество рыжих и черных кошек, довольно разгуливающих по теплой брусчатке – в общем, это были милейшие места. В Айвалыке с утра мы «разочаровались наоборот».
Потом мы перебрались в Измир. Западная Турция, берег Измирского залива очень популярны у туристов, в том числе и у россиян. Это полностью прогретая земля, настоящий стопроцентный юг. «Южный Стамбул» – сказал об Измире Памук, то есть он поставил его в Турции на второе место. И далее мы отправились в Эфес и Сельчук. Признаюсь честно, русский и якутский след мы больше в Турции не искали – мы увлеклись Древней Грецией.
Остаток нашего автомобильного путешествия мы посвятили археологическим музеям, изучению терракотовых фигурок древности, развалинам древнего мира – театру Одеон, древней площади Агоре и др. Нас потрясло, что Бродвей древнего Эфеса, если можно так сказать, Бродвей первых веков нашей эры – шумная и помпезная Curetes Street – сохранилась почти в первозданности! Мы тщательно изучили все ее постройки, прочли про это кучу статей, но это, как говорится, совсем другая песня.
На обратном пути мы заехали еще в Бурсу, древнейшую столицу османов. Город расположен высоко в горах. Наше знакомство с Бурсой было достаточно поверхностным, свысока – со смотровой площадки мы окинули город быстрым взглядом, увидели большое количество черепичных крыш, город поднимался высоко наверх, там жили, наверное, победнее и попроще, а внизу располагались нарядные улицы, высотные дома. Но главное, что мы посетили Tophane Parki – в парке расположен Мавзолей с 17 саркофагами, в них находятся останки основателя османского (оттаманского) государства Османа Гази. Осман Гази знаменит тем, что основал династию Османов, которая правила Турцией 600 лет. Его меч является государственным символом, реликвией, обязательной при возведении на трон. Разрозненные кочевые племена турков-сельджуков он приучил к оседлости, одержал победу над величайшей цивилизацией древнего мира – Византийской империей, обратил в ислам все подчиненные ему языческие племена, однако при этом проповедовал веротерпимость к христианам, он создал регулярную армию с «кочевым спецназом» – гази.
В парке все было на доверии, гробница великого человека не охранялась и видимого пафоса вокруг этого места не ощущалось. И все же это был святой клочок турецкой земли, который охраняется ЮНЕСКО. Людей в парке было много, целые семьи – мужчины, женщины с покрытой головой, дети, которых учили вести себя тихо и послушно – с почтением заходили в Мавзолей, чтобы отдать дань памяти лидеру турков. Но если чуть-чуть отойти от Мавзолея, то там была совсем другая обстановка – много кафе, зелени, смотровая площадка, люди отдыхали и гуляли по аллеям небольшого парка с улыбками и радостью на лицах.
Впрочем, это не конец нашей истории про поиски русского и якутского следа в Турции. Сразу по возвращении в Стамбул мы решили отметить успешное путешествие с приятелями, зашли в винный магазин и обнаружили там вино Yakut. Мы были немало удивлены, и снова нам захотелось искать какие-нибудь параллели, но теперь уже в тюркских языках. Мы отправили фото с вином в Якутск, но никто не догадался, как переводится это слово. Тогда наши приятели-турки объяснили, что это переводится с турецкого: «рубин».
А вообще турецкий язык и язык саха очень похожи. Нам рассказали, что в музее Мустафы Кемаля Ататюрка имеется застекленная полка с 12 томами якутско-русского словаря. Ататюрк начал строить светское государство, но обнаружил, что турецкий лексикон включал только приземленные слова из крестьянского обихода. Необходимо было обогатить турецкий язык литературными, поэтическими словами, яркими метафорами.
Ататюрк отправил ученых по всему миру искать «утраченный словарь». И ученые-лингвисты нашли его на другом конце Евразии, где проживал другой тюркский народ – якуты, саха. Ататюрк ознакомился со «Словарем якутского языка» академика Эдуарда Пекарского и тут же распорядился перевести его на турецкий язык. Эту работу выполнила группа из 18 лингвистов, представила свой труд президенту, и в 1937-ом году его издали массовым тиражом.
… Мы сидели в районе Камбургас, в Стамбуле, пили вино Yakut и наслаждались видами Мраморного моря, на которое уже спустились сумерки. Вино было прекрасным, терпким, это был настоящий рубин, закат, разлившийся на небе, тоже был рубиновым. Мне снова показалось, что я вижу на небе картину «Угол заката» Мякумяновой, у меня совсем не было набоковского настроения, – но это случилось, наверное, потому, что в кармане у меня уже лежал билет домой, в Yakut/sk.
Продолжение следует
